[ домашняя ] [ вверх ]

аНДРОНИКА

Три беседы о Силе

И ты меня спросила

Какая правит сила?

Как будто в самом деле

Была другая сила...

Ю. Цендровский.

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ ОБ ОСОБЕННОСТИ НАСТОЯЩЕЙ РАБОТЫ

Традиция диалога, ярко представленная философскими школами Платона, Аристотеля, Николая Кузанского и другими, ведет начало, возможно, от метода сократических бесед. Согласно этой традиции, доказательство какого-либо метафизического положения или развертывание философской системы облекается в форму беседы двух или более лиц – дискуссии, в результате которой родится истина. Предлагаемая работа в какой-то мере продолжает эту традицию, но, вместе с тем, содержит и принципиально новый момент. Именно: если классический философский диалог есть вымышленная беседа вымышленных (или имеющих реальные прототипы) персонажей, произведение, построенное по определенным правилам, – то в основу данного небольшого труда положены расшифровки магнитофонных записей дискуссий реальных лиц, членов метафизического кружка. Конечно это не “сплош­ная” передача текста, наговоренного на ленту, а результат авторского “мон­тажа” – своеобразная икебана. Однако самому автору – точнее говоря, составителю – “в букете принадлежит лишь ленточка”. В рамках настоящей работы реальным собеседникам с их согласия присвоены условные имена: Физик, Лирик и Метафизик. Это именование не претендует, конечно, ни в какой мере на представление соответствующей стороной диалога всей данной области. Оно есть только прием, позволяющий оттенить неизменное в позиции каждой из трех сторон. “Маг­ни­то­фон­ный” метафизический диалог, мы думаем, может уступать “клас­си­чес­кому” в красоте и четкости построения, но, возможно, это компенсируется живостью непосредственно приходящих ассоциаций, возможностью “сфо­то­гра­фи­ро­вать откровение”, запечатлеваемое записью в тех именно словах, в том именно умно-энергийном (и сер­деч­но-энер­гий­ном) контексте, в каком оно было явлено.

I. имя силы

Физик: – Это “неприличный” вопрос: что такое Сила? По крайней мере он неприличен в рамках теоретической физики. Негласное постановление кулуаров: молчанием обходить его, чтобы не погрязнуть в бесконечных дискуссиях...

Метафизик: – Постановление такое не потому ли, что символом классической физики признан Ньютон? Сей муж прославленный изрекал: гипотез не измышляю. А ведь отвечая на вопрос о природе Силы приходится измышлять гипотезы...

ФИЗИК: – Именно! Ньютон предостерегал еще: физика, бойся метафизики. Но я не случайно подчеркнул: вопрос о “чтойности” Силы неприличен лишь в рамках физики. А еще точнее – лишь в рамках физики теоретической. Но, если мы говорим о практике ежедневной жизни (она всегда есть конкретный момент Всеобщего, а не только физики), Ньютон, думаю, был бы и сам не прочь предложить определенный ответ на этот вопрос. И это был бы ответ, охватывающий и ежедневную духовную практику. Всецелый ответ. (Вот только мы его уже не узнаем.) Не очень многим известно, что Ньютон ведь пытался истолковать Откровение Иоанна Богослова. В “красные” годы у нас это было принято объяснять старческим слабоумием... Неслабое “слабоумие”!..  Но, возвращаясь к теме, – мне кажется, Ньютон бы определил так: Сила – это способность изменять то, что есть.

МЕТАФИЗИК: – Я бы согласился с этим определением. Но следовало бы дополнить его:    изменять – а) направленно  и  б) непосредственно.  И это все при условии, что определение действительно разумеется как всеобщее. То есть вмещающее в себя все, что есть. Как внешнее (мир), так и внутреннее ("я").

Лирик: – Прежде чем вы начнете дискутировать о всеобщем – долго и утомительно, – позвольте мне конкретный пример-вопрос. Допустим, я поскользнулся – упал – ушибся. Я заработал себе синяк и ощущение боли. Этого раньше не было. То есть я “изменил, что есть”. И тем не менее мне что-то не кажется, что в этой ситуации я выступил как источник, распорядитель или же “субъект” Силы.

МЕТАФИЗИК: – Я ведь не случайно дополнил определение Физика, указав направленность изменения. Действия лирического героя из твоего примера направленными назвать трудно. Поскользнулся – упал – ушибся... Конечно, это не субъект Силы. Это лишь объект приложенья Сил, действующих извне. Да, изменение того, что есть, произошло, разумеется. Но нельзя сказать, что он изменил, что есть.

ЛИРИК: – Тогда пусть будет иной пример. Допустим, я работаю по 12 часов в сутки, откладываю, экономлю на всем и через “эн” лет помещаю “энную” сумму в банк и оказываюсь, что называется, обеспечен материально. Или тот же путь но иначе: многие года я подчиняюсь многим начальникам, последовательно получая повышения по службе, и чувствую, наконец, что в моих руках сосредотачивается некоторая власть. Очевидно, итогом каждого из этих путей оказывается изменение того, что есть. И в данном случае, точно уж, изменение вполне “направленное”... Однако – вот цель достигнута, и я обнаруживаю, что живу... все равно, как если бы я и не достигал ее. С близкого расстояния (например, родным) это хорошо видно: состарившийся богач и властелин продолжает жить, как если бы он оставался человеком необеспеченным и безвластным. Скаредничает и всего боится. (“Крутой” он только на людях.) Изменение протекало вполне направлено, согласитесь, но данная фигура тоже как-то не воспринимается в качестве субъекта Силы.

ФИЗИК: – Ну, этот пример затрагивает слишком отдаленную область...

МЕТАФИЗИК: – Отнюдь. Мы обсуждаем всеобщее, а значит “отдаленных” областей просто нет. Ответ на данный пример-вопрос содержится уже в моем уточнении “б”. А именно: чтобы представлять Силу, изменение того, что есть, должно являться не “направленным” только, но также и непосредственным А в приведенном примере нет непосредственности и близко. Между намерением и осуществлением его оказалось столько опосредствующих ступеней, что осуществляющий изменение вообще забыл об изначальном намерении. Это наиболее распространенная ошибка всех времен и народов: называть сильными осуществляющих опосредствованное достижение. Действительно, тут Сила присутствует. Но только здесь не делающий владеет Силой, а она овладела им. То есть: непосредственное изменение сказалось в том, что желание делающего стать властным и независимым изменилось в желание – неосознаваемое, но въевшееся уже неотъемлемо – накапливать и выслуживаться... Такой делающий тоже, можно сказать, поскользнулся и получил ушибы.

ФИЗИК: – Я согласен вполне. Сказанное тобой и вообще все, сказанное пока нами представляет очевидные вещи. Но, думаю, их требовалось упомянуть, чтобы для дальнейших бесед было ясно, по крайней мере, что не подразумевается под словом “Сила”.

МЕТАФИЗИК: – Теперешняя наша беседа, мне кажется, могла бы быть суммирована такой максимой: Ты смотришь на то, что есть. Ты знаешь определенно, каким ты хочешь увидеть это “что есть”. И непосредственно под твоим взглядом направленно изменяется это “есть”.

ЛИРИК: – То, что ты сейчас сказал, есть метафора или даже гипербола. Тем не менее, думаю, эта метафора способна будет послужить нам схемой того, что можно именовать Силой.

II. цель силы

ФИЗИК: – Мы говорили о Силе как о способности направленного изменения того, что есть. Это подразумевает у нее цель – выбор определенного направления. То есть это предполагает следующий вопрос. В чем именно состоит цель Силы?

МЕТАФИЗИК: – Цель может быть конкретизирована многолико. Но я настаиваю: в конечном счете все цели оказываются одной Целью и имя этой Цели – свобода.

ЛИРИК: – Но что такое свобода? Часто говорят о свободе выбора. Но этой свободы нет. Собственно и настоящего выбора тоже нет. Все более или менее предопределено в цепочке причин и следствий. Есть, разве что, один выбор: между выбором и свободой. Если человек выбирает свободу полную, как если бы Адам еще не надкусывал яблока, – он остается в раю. Он волен одновременно иметь все и ничего, следовать по пути и оставаться в покое. Все ведать и обладать сознанием, представляющим чистый лист. Такого рода примеры можно умножать, но все это будут лишь приблизительные аналогии. Бог есть свобода. Лишь Бог. Я вопрошаю вас риторически (перефразируя Джозефа Гленвилла) – кто постигнет тайны свободы во всей мощи ее?

ФИЗИК: – Едва ли человек их постигнет. Ты прав, со времен Адама он выбирает выбор. Это не есть свобода. Ибо всегда приходится выбирать лишь одно из двух. Выбравший одно – уже не свободен выбрать другое, пока не изменит выбор. Но и тогда он окажется несвободен также. Теперь он будет лишен возможности иметь иное.

МЕТАФИЗИК: – Действительно, свобода выбора не представляет собой свободу. По крайней мере, она никак не является той Свободой, из которой – если позволительно выразиться так – сделан Бог. Свобода выбора и близко не представляет собой абсолют свободы. Но и абсолют несвободы, пожалуй, в ней трудно видеть. Ведь абсолютно несвободен только мертвый предмет. Он полностью покорен игре случайностей внешних воль. Мертвый предмет изменяет свое положение или состояние, только повинуясь импульсам извне. И у него нет выбора принять или же отвергнуть импульс. Он в этом подобен человеку, действующему всегда только лишь под влиянием каких-либо обстоятельств и впечатлений, приходящих из мира внешнего.

ЛИРИК: – Свобода требует внутреннего пространства. Даже мельчайший атом этого вещества – свободы – требует для своего развертывания внутреннего пространства личности и времени ее внутреннего. Поэтому, кто выбирает полную предопределенность всего своего существа извне – выбирает смерть. Я не говорю о смерти, уготованной всякому. Я говорю о смерти непорожденной и, соответственно, неумирающей. Речь о том, что ведь они бывают мертвы по-разному – камень и человек. Бог не предуготовлял человеку обрести смерть бессмертную – какая свойственна камню. Но уготовал человеку свободу, пусть даже свободу выбора. А значит человек может сам избрать себе даже и бессмертную смерть. Этот непредставимый выбор и описал Булгаков. Небезызвестный Берлиоз твердо верил, что обретет после смерти полное небытие и профессионально объяснял другу, как лучше всего будет написать поэму, пропагандирующую эту веру. Берлиоз умер. И после этого ему суждено было обнаружить, что смерть имеет двойное дно. Да, все-таки в конце концов он получил свою желанную смерть – небытие абсолютное или бытие мертвого предмета, абсолютную несвободу. Но здесь потребовался посредник. Ведь Берлиоз был сотворен человеком. И должен был поэтому перейти из состояния предельно малой свободы, которое являла собой его жизнь (кстати, жизнь довольно-таки высокопоставленного чиновника от литературы) – в нечеловеческое уже состояние несвободы полной. Полная его смерть, смерть мертвая, смерть бессмертная была получена им самим, то есть благодаря его самому последнему живому выбору. Это ведь не мертвый закон сделал из него невоскресающий труп. Это был выбор – дьявол, которого он сам выбрал Дьявол же и выпил из чаши, в которую превратилась мертвая голова бывшего человека. Выпил... за бытие. Ибо и самый дьявол – господин противления – представляет собой не небытие, не абсолютный в своей решительности отказ от всякой свободы, а всего только дурно используемую свободу.

iii. явление силы

лирик: – У меня чувство, будто бы ключ к высшей свободе скрыт вот в этих словах Христа: возлюби ближнего, как самого себя.

ФИЗИК: – Признаю безусловный авторитет Сказавшего, но, видимо, мне лично не дано вовсе постичь смысл сказанного. И лучше откровенно в этом признаться, чем лицемерно повторять непонятное тебе. Мне не ясно: как это я буду любить его, “ближнего”, словно самого себя? Я есть я, а он это и есть он. Свои дела у него – у меня свои. И, между прочим, дела налагают печати на души делающих. А эта самая печать обнаруживается во внешности, в манере себя держать. Не буду переходить на личности, нам известные... Спрошу только: какая уж тут любовь, когда и глаза бы мои не глядели на... некоторых конкретных “ближних”?! Какая может здесь открыться свобода, если немедленно же придется себя неволить?

МЕТАФИЗИК: – Мне кажется, я сумею тебе ответить. Но нам потребуется для этого сделать пространное отступление. Оставим тему пока... Скажи мне, что есть пространство?

ФИЗИК: – Ну, знаешь ли... Это уж очень резкая перемена темы.

ЛИРИК: – А мне этот вопрос представляется интересным Я чувствую пространство как объективирование внутренних моих выборов. Пространство – это пространство выборов. Если мне что-то нравится, я определяю это как близкое мне. Если же испытываю к чему-либо антипатию – говорю: я далек от этого. Как видите, совершенно “пространственные” метафоры. Так ли это случайно? И – в этом смысле – так ли уж далеко от темы? Ведь физик сам только что говорил, что телесный облик – это лишь печать выбора, который произошел в душе. Отбрасывается душой выбор добрый – делается отталкивающим телесный облик. И это знак, что происходит утрата доброго в этой вот конкретной душе...

ФИЗИК: – А вот я не верю, чтобы принципиально что-то утрачивалось в результате каких бы то ни было наших выборов. Ведь если даже в Природе не утрачивается ни вещество, ни энергия...

МЕТАФИЗИК: – Согласен, ничего не может кануть бесследно, теряя место свое в Творении. Тем более, в результате душевных выборов. Разве вольна душа уничтожить или уменьшить Дух, созданный самим Богом? Будучи соблазняема Врагом (что бы ни разумелось под этим) она может всего лишь отбросить от себя несколько из того, что ей даровал Бог. То есть: от себя отбросить – не выбросить из Творения...

ЛИРИК: – Вот я об этом и говорю. Мое внимание это привлекало всегда, и я искал объяснения. И вот однажды я “почувствовал” его, или, видимо, правильнее будет сказать, что это открылось мне. Попробую вам передать эту интуицию мою, хотя, может быть, она покажется странной. ...Посмотрите на небо! Мы говорили о душе, отбросившей доброе. Ну так вот: где-то далеко, очень далеко в пространстве светится такой мир, где эта же самая душа не отбросила своего доброго. Там украшают небо иные звезды, влиянием которых душа – сделала добрый выбор. Там и телесный облик выбравшего иной. То есть у него будут эти же самые черты облика, но – правильные и благородные.

ФИЗИК: – Что интересно, эта интуиция твоя совпадает с некоторыми новейшими теориями в области космогонии и квантовой физики. Согласно мнению Хью Эверета, например, Вселенная расщепляется в каждое мгновение на бесконечное число Вселенных, реализуя столько возможностей, сколько предусмотрено математическим аппаратом квантовой механики. Реальность представляется ему бесконечным множеством несообщающихся между собой вселенных, которые существуют во всеобъемлющем "сверхпространстве".  Но... все это хорошо в теории. А я-то нахожусь вот здесь, рядом вот с этим ближним! Я вижу на его лице печати злых выборов, и какое дело мне может быть до того, как выглядит где-то далеко его же ипостась добрая?

МЕТАФИЗИК: – Все отступление о пространстве потребовалось именно для того, чтобы подвести к этому вопросу и постараться дать на него ответ. Всякое ведь есть лишь оборотная сторона своего иного. Оборотная сторона пространственности – это стяженность, подобно тому как центростремительность есть оборотная сторона центробежности. Но мы определили Пространство как, именно, пространство выборов. Так вот, далее, выбору как возможности или пространству выборов вообще – противостоит конкретика выбора, точка в пространстве выборов, этот выбор.

ФИЗИК: – Еще более любопытно! В контексте этой антиномии возможность выбора – выбор (пространство – точка) мне делаются более понятными дальнейшие положения гипотезы Эверета – Виллера – Грэхема. Ей утверждается реализация всех возможностей, но актуализация (то есть реализация сейчас и здесь) ближайшего к наблюдателю. Это утверждение раньше воспринималось мной как не вполне понятное или тавтологическое. Теперь же я понимаю: здесь утверждается ключевая роль психики в квантовой реальности. Мысль как бы проецирует себя в материю.

МЕТАФИЗИК: – Именно! Физика к настоящему времени вполне освоилась с понятием наблюдателя, а теперь ей предстоит овладеть и дальнейшим развертыванием его. Именно же – волящий наблюдатель. Зрением своим волящий наблюдатель словно бы стягивает немедленно сюда выбор, не совершенный здесь. Конкретно в нашем примере это выглядит так. Цепко и настойчиво схватывая глазами те черты ближнего, в которых запечатлен выбор добрый, ты достигаешь словно бы растворения иных особенностей его облика. Имеющиеся печати зла как бы плавятся без огня... И вот уже перед тобой существо, навстречу которому может само собою раскрыться сердце.

ФИЗИК: – Х-м.. Волящий наблюдатель... Об этом стоит подумать. Но ты-то сейчас явно дал волю чувствам. Да, я замечал, положим, некоторое преображение “ближнего” соответственно моему отношению к нему. Некоторая степень свободы в этом определенно есть. Но... как мне убедиться, что передо мною оказывается нечто большее, нежели лишь мечта... нежели лишь образ желаемого, только для меня существующий? А если я лишь ослеплен огнем чувства, который возжег в себе – а внешнее не изменилось ни мало? Или же – изменился ближний, но так, чтобы перемениться опять немедленно, как только взгляд мой его оставит? То есть он как вода, которая принимает форму того сосуда, в который ее нальешь. Или подобен воску, послушно прогибающемуся под держащими его пальцами. Возлюби... Достоин ли любви тот, который вода и воск?

ЛИРИК: – Сказано: как самого себя возлюби его. Что ты говоришь: будет с моим ближним то или это, когда оставит его мой взгляд. Не ведомо никому в точности, что делается в местах, которые оставляет взгляд наблюдателя... и – делается ли вообще там что-либо? Поэтому богословие призывает к мудрому неведению (к ясному пониманию принципиальной невозможности ведения некоторых вещей) в таких случаях, когда непосредственного под руками нет, когда невозможно “танцевать от печки” самого себя. И метафизике здесь есть чему поучиться у богословия. Хотя бы вот само это понятие: ближний. Человек им принципиально берется в конкретике жизненной ситуации, а не как абстрактное (далекое) нечто, которое не имеет отношения ко мне. Этой постановкой внимания сразу же исключается всякая пустая схоластика типа рассуждений, какое отношение я должен иметь к тому, к чему я не имею каких-либо отношений.

МЕТАФИЗИК: – Я узнаю моменты определения, которое мы дали Силе в нашей первой беседе. Мы определили ее как направленное и непосредственное. Теперь же видим, теперь конкретизируем далее: истинная Сила является как Любовь.